Серебряный век русской литературы

«...мне всегда желанна Шуя»

«...мне всегда желанна Шуя». Эти слова были произнесены Бальмонтом в марте 1914 года в Риге при следующих обстоятельствах.Поэт приехал в этот город, чтобы оттуда начать первое свое литературное турне по России.Он вынужден был семь лет жить вне родной страны, только что вернулся и хотел знать, какова теперь Россия и помнят ли его, поэта, пользовавшегося раньше огромной славой. После лекции «Поэзия как волшебство» и чтения стихов – стихи были встречены с восторгом – к нему подошел товарищ, вместе с которым он учился в Шуйской гимназии. С ним находилась молодая девушка – дочь. Узнав товарища по гимназии, Бальмонт обрадовался, обнял его, трижды поцеловал и сказал: «Хоть весь мир земной люблю, а мне всегда желанна Шуя».

В данном случае нас интересуют лишь слова поэта о Шуе, которые запомнила мемуаристка. В них выражено чувство особой любви и признательности к родной шуйской земле, его взрастившей и воспитавшей. Бальмонт часто вспоминал не только саму Шую, но и окрестности, более всего усадьбу Гумнищи, где он провел счастливое детство на лоне природы.

Что касается Шуи, где Бальмонт стал жить с десяти лет и учиться в гимназии, то это было время отрочества и юности, взросления характера и более глубокого осознания своего места в мире, Известно, что в гимназии Бальмонт не очень преуспевал, она отталкивала его духом казенщины, характерной для гимназического образования в России 1880-х годов. Однако будущий поэт с юных лет много читал, занимался самообразованием. Этому способствовала домашняя библиотека и городская публичная библиотека, которую он описал впоследствии в романе «Под новым серпом» как превосходную и способствовавшую саморазвитию.

Увлекшись немецкой литературой, юноша решил читать ее в подлиннике и в 14 лет самостоятельно овладел немецким языком. С 16 лет он серьезно и настойчиво стал писать стихи. Среди гимназических учителей Шуи в памяти поэта некоторые оставили благодарный след. Так, он близко сошелся с учителем истории и географии Прозоровским, который давал ему исторические книги и произведения, изображающие народную жизнь: очевидно, с ним велись и доверительные беседы, так как позднее поэт назвал его «большим другом». Учитель немецкого языка Петр Яковлевич Эссеринг-Карклинг поддерживал его занятия этим языком, помогал ему совершенствоваться. Об учителе словесности Михаиле Васильевиче Сперанском Бальмонт говорил, что ему «обязан выработкой своего слога».

Круг общения любознательного юноши не ограничивался гимназией. Сохраняя патриархальный уют, близость к природе (дом Бальмонтов стоял на высоком берегу реки Тезы с прекрасным заречным ландшафтом), Шуя в то же время развивалась как город промышленный, что приводило население к социальному расслоению и неравенству. Фабричные гудки напоминали будущему поэту об этом, и в стихотворении «Поэт – рабочему» Бальмонт в 1905 году писал:

Но видал я с ранних лет

В окнах фабрик поздний свет,

Он в уме оставил след,

Этот след я не сотру.

Также я слыхал гудки -

В полдень, в полночь, поутру...

Уже в юности Бальмонта глубоко волновали вопросы о правде жизни. Это привело его в шуйский революционный кружок народнического толка, за что он поплатился исключением из гимназии. Однако в нем всегда жило сочувствие «униженным и оскорбленным», неприятие насилия и готовность отстаивать свободу, личное достоинство человека.

В формировании мировоззрения и характера Бальмонта большую роль сыграла мать – Вера Николаевна. Это была незаурядная женщина, хорошо образованная. Она помогала бедным и гонимым, занималась благотворительностью, организовывала в Шуе концерты и спектакли, сама играла на сцене в пьесах Островского и Писемского. Духовная связь с матерью продолжалась до конца ее жизни (она умерла в 1909 году). В РГАЛИ хранится свыше сотни писем и открыток сына, адресованных ей преимущественно в Шую. В них поэт неизменно шлет привет родным шуйским местам. Как бы ни были хороши и красивы страны, где он бывал, - а он объехал, можно сказать, весь свет,- Бальмонт неизменно вспоминал Гумнищи и Шую, ибо, по его словам, «нет лучше тех мест, где вырос». Ему всегда страстно хотелось в Россию, в родные сердцу места.

Интересно, что в 1915 году, советуя сыну Николаю съездить по делам в Шую, поэт наказывает ему непременно побывать в Гумнищах и поклониться им. «Все липы гумнищинского сада,- пишет Бальмонт,- и березы, и сирень, и китайскую рябину, и смородину, и крыжовник, и акации, и черемуху, и иву над канавой – лобзаю».

Ностальгическое чувство по «малой родине», сопровождаемое трагическими нотами, с исключительной силой прозвучало в письмах и произведениях, написанных Бальмонтом во время послеоктябрьской эмиграции. Шуйские впечатления питали его и дореволюционные стихи и прозу, например, рассказы ”Ливерпуль”, ”Ревность” и др. Теперь же память постоянно их воскрешала, что отразилось в романе ”Под новым серпом”, рассказе ”Белая Невеста”, очерке ”Вечно бодрствующие” и многочисленных стихотворениях.

Мы остановимся лишь на стихотворении”Дрема”, вошедших в цикл ”О России”.

Бродил я в прошлом океанами,

Проплыл весь Тихий океан.

И атлантическими странами

Я в светлый час не раз был пьян.

Была мне ведома Испания,

И норвежанку целовал,

И в Англии грустил в тумане я,

А вал синел, за валом вал.

Но будет. Вот не в вечной смене я,

Избрал зеленый Капбретон,

И полюбил здесь сновидения,

Но здесь мне русский снится сон.

Засну-и слушаю а оканье

Оки и Клязьмы. Вот базар.

Копыт, подков я слышу цоканье,

Шумит, кричит и мал и стар.

Платки с цветистыми узорами,

Лотки, телеги, к ряду ряд.

Разноголосица и хорами-

И ржанье тут, и стон телят.

Чем хочешь, щегольнем: рогожами,

Лаптями, мылом, киселем,

Иконами, ни с чем не схожими,

Мы богомазами слывем.

Имеется и домотканина,

И рыбу мы везли не зря,

И есть патреты – от Сусанина

До августейшего царя.

“Есть сбитень! Сбитень! К нам пожалуйте!”

Веселый смех.Лукавый глаз.

“Эх, барин, вы его не балуйте!

Не сбитень у него, а квас”.

“Сафьян, сапожки в руки просятся”.

“А где изъян в них. Не таи.

Через неделю же проносятся”.

“Да лопни глазыньки мои!”

Рожки, они деревянистые,

Но вкус таинственный у них,

И соты меда золотистые...

Но вот базар стозвучный стих.

Умолкла Шуя тароватая.

Но длится мой прозрачный сон,

И чую в воздухе заката я,

Как ласков колокольный звон.

Здесь где-то близко влагу пенную

Бросает вал. Я сплю – не сплю,

Я верю в даль неизреченную,

Я верю в ту, кого люблю.

Как видно из текста, оно написано на французском берегу Атлантического океана, где Бальмонт в тоске, нужде и одиночестве жил в течение пяти лет. Здесь поэту”снится русский сон” - базар в родной Шуе, куда люди съехались со своими товарами из разных мест.

Описание шуйского базара нисколько не напоминает стихи Бальмонта-символиста. Это реалистические зарисовки в духе знаменитого некрасовского описания ярмарки: великолепно переданы пестрый бытовой колорит, народный говор и речения.

Чем Бальмонт становился старше, тем чаще и больше его память возвращалась к далекому прошлому, к истокам своей жизни на шуйской земле, которая ему всегда была так желанна и мила.

Но прах его покоится на далекой чужой земле – в Нуази ле Гран под Парижем.

Список литературы:

1. Куприяновский П. "...мне всегда желанна Шуя" / П. Куприяновский, Н. Молчанова // Рабочий край. - 2002. - 28 июня.